Дорогой надежды [= Дорога надежды ] - Анн Голон
Шрифт:
Интервал:
Он чувствовал, как это эгоистично — любить ее за слабость, делавшую ее такой близкой, такой доступной. Ему очень бы хотелось подбодрить ее, но он знал, что вряд ли добьется успеха.
Анжелика говорила ему, что Онорина дала торжественное обещание никогда больше не убегать. Однако выпустила же она отравленную стрелу, сказав:
«Теперь я смогу уйти по-настоящему!»
Прижимая Анжелику к себе, Жоффрей, слегка покачивая ее, старался силой своих объятий наделить ее частичкой силы, которая позволяет могучим мужчинам вступать в бой и не уклоняться от рукопашной, предвкушая испытание отваги и не страшась боли и горечи, так тревожащей женскую душу.
— Судьба, судьба… — приговаривал он. — У каждого она своя. Этому ребенку суждено прожить свою судьбу. Мы не можем сделать этого за нее. Помочь другое дело…
Однако он знал, что она, подобно Онорине, не удовлетворится и не утешится его словами.
Женщины… Как их постичь? Они вечно ускользают… Трубадуры не все сказали, не всему научили…
Прошло несколько дней, наполненных ожиданием, во что выльются намерения Онорины и что еще взбредет в эту взбалмошную головку. Прочие заботы форта отошли на задний план.
Как-то вечером конюший Янн Куэнек явился к ним и, стараясь сохранить серьезное выражение лица, сообщил, что Онорина «просит аудиенции».
— Что еще она придумала? — с беспокойством произнесла Анжелика.
Мать и отец встретили гостью с подобающей моменту серьезностью. Она предстала перед ними в праздничном облачении.
— Я хочу уехать, — объявила она. — Мне нужно предпринять кое-что серьезное в других краях, а к этому надо готовиться. Я хочу поехать в Монреаль к мадемуазель Буржуа, чтобы научиться чтению и пению, потому что здесь это у меня никогда не получится.
Весной, как только позволила погода, караван тронулся в путь. Летом предстояло добраться по воде до реки Святого Лаврентия, а потом — до Виль-Мари на острове Монреаль, чтобы оставить там Онорину на попечение заведения, управляемого Маргаритой Буржуа.
В Голдсборо Анжелика получила письмо от Молине, где говорилось, что справки, наведенные им о ее брате Жосслене Сансе, позволили удостовериться, что он уже много лет проживает в Новой Франции, куда добрался по реке Гудзон и озеру Шамплейн; таким образом, Жосслен возвратился в лоно своей родины, Франции, и своей религии, католичества, однако под чужим именем, чем и объясняется, почему она ничего не слыхала о нем во время первого путешествия.
Благодаря одному валлонцу, обосновавшемуся на Лонг-Айленде, Молине удалось проследить путь Жоса-Волка до Сореля, а потом и до его теперешнего обиталища, где он, окруженный многочисленным семейством, настолько прижился, что преспокойно именует себя «господином дю Лу».
Итак, мать Буржуа не ошиблась — ее маленькая воспитанница Мари-Анж дю Лу неспроста так походила внешностью на графиню Анжелику де Пейрак, ведь она приходилась ей племянницей!
Новость сильно взволновала Анжелику и несколько развеяла грусть, которая не оставляла ее с тех пор, как расставание с Онориной стало неизбежностью.
— Радуйся, дочка, — говорила она девочке, — у тебя в Монреале будет родня, будет кому с тобой играть и дарить тебе по праздникам сласти — дядя, тетя, двоюродные братья и сестры! Ведь я нашла своего старшего брата твоего дядюшку — Жосслена Сансе!
Онорина в ответ только хмурилась и не проявляла воодушевления. Находки матери лишь препятствовали независимости, о которой она так мечтала.
Выходит, она избавлялась от своего семейства — жертва, которая и так наполняла ее чувствительное сердечко страхом, — чтобы угодить под иго нового?
Она грезила, как будет якшаться только с «чужими», ибо только они, не зная ее, смогут ей доверять. Те же, кто тебя знает, слишком много на себя берут и делают твою жизнь невыносимой, вторгаются в самые твои сокровенные мысли, в самые тайные намерения, как те собачонки, которых индейцы обучают пролезать глубоко в норы и выволакивать оттуда бедного зайца. Так неужели ее снова ждет тирания взрослых, приходящихся ей родней?
«Врагом человеку станут родные его», — торжественно читал Жонас строки из Библии. Или «люди из дома его»? Впрочем, это одно и то же.
Вместе с письмом Молине прислал кое-что и Онорине, с которой он беседовал во время путешествия в Нью-Йорк. То был маленький ножик с резной рукояткой, изысканная дамская вещица лучшей английской работы, из самого Честерфилда.
— Надо же, какой он внимательный, этот Молине! — заметила Анжелика. — Точно он тебе родной дед! Вот бы он занялся твоей судьбой, как в свое время моей и моих сестер!
Сердце малышки радостно забилось. Это был, конечно, не кинжал для снятия скальпов, о котором она грезила ночами, однако и этим коротеньким клинком она сумеет изготовить немало замечательных поделок. Прежние волнения и разочарования мигом оставили ее.
Она везла с собой обе свои шкатулки с сокровищами, лук и стрелы. Ее ждало долгое путешествие вместе с родителями, которое она предвкушала с великой радостью, находясь на седьмом небе от счастья.
Стремясь побыстрее тронуться в путь, они оказались на берегу слишком рано.
Вестей из Франции и от младших сыновей еще не было. Анжелика надеялась вернуться еще летом, чтобы заняться сбором растений и кореньев. Каждое лето ее охватывало сожаление, когда она не оказывалась в Вапассу в самое лучшее время года, кроме того, ей не хотелось надолго разлучаться с близнецами.
Здоровье их не вызывало опасений, они оставались в хороших руках, однако они изменялись столь стремительно, что каждый день был наполнен новыми чудесами. То был настоящий театр, и можно было только сожалеть, что она столь долго не сможет лицезреть его занимательных представлений.
Все были согласны, что Шарля-Анри тоже следует оставить в Вапассу, ибо он казался теперь счастливым и даже иногда смеялся. Смех преображал его обычно испуганное личико с застывшим вопросительным выражением. Анжелика подслушала, как Онорина говорила ему:
— Я поручаю тебе своих брата и сестру.
Решено было из предосторожности не отнимать пока младенцев от груди.
Анжелика клялась, что вернется к их первой годовщине, — тогда и состоится это радостное событие Северина все хорошела. Слишком она пригожа для этого глупца Натаниэля Рамбура, который никак не удосуживался дать о себе знать. Молине не упоминал о нем в своем письме. Анжелика, увлекшись перспективой встречи со старшим братом, не позаботилась поберечь чувства девушки. Неужели это Натаниэлю обязаны они светом, горящим теперь в глазах Северины? Анжелика лишь мельком виделась с ее подругой Абигаль и позднее убедила себя, что та что-то скрывает. Когда она гостила у Бернов, Абигаль как будто собиралась что-то рассказать, однако этому помешало появление Габриеля Берна. Он тоже повел себя холодно и отстраненно, что, впрочем, еще ни о чем не говорило, ибо ей был известен его трудный характер.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!